Счастье может изолировать; удовлетворённость объединяет. Мартина Монеки исследует, почему стабильность и умение удивляться, а не всплески радости, являются истинным путём к наполненной жизни.

О счастье написано немало. Энциклопедии советов, вирусные статьи, TED-лекции, инстаграм-аффирмации — все сходятся на одном: счастье — вершина человеческих устремлений, показатель хорошо прожитой жизни, вершина, которую мы морально и психологически обязаны достичь. Даже государства приняли счастье в качестве мерила благополучия их граждан. Организация Объединённых Наций ранжирует страны по уровню удовлетворенности людей своей жизнью; Финляндия часто лидирует. Норвегия, Дания, Исландия и Швеция следуют за ней, что создаёт впечатление, будто эти скандинавские общества предлагают не только политическую, но и жизненную модель: упорядоченную, процветающую, эффективную и по-настоящему счастливую.

Но вот первый парадокс: почему счастье — столь хрупкое, непостоянное — считается неоспоримой ценностью? Почему общества и люди стремятся к состоянию, которое известно своей мимолётностью, рушится при малейшем стрессе и измеряется не богатством опыта, а произвольной степенью удовлетворённости? Возможно, в коллективной одержимости счастьем мы гонимся за миражом — культурной конструкцией, которая обещает удовольствие, но неизбежно ведёт к разочарованию.

Счастье, когда оно преследуется как цель, часто является реакцией. Это зависит от внешних условий, результатов и признания. Представьте струну, натянутую между ладонями. В состоянии нормы — то, что звукоинженеры называют «единичным уровнем усиления», стабильным сигналом без усиления и ослабления — струна натянута ни выше, ни ниже; она функциональна, устойчива, сбалансирована. Этот термин несет в себе тонкий философский смысл, говорящий о достаточности и балансе, с помощью которого можно измерить жизнь без избытка или дефицита. Чтобы достичь более высокого уровня счастья требуются усилия, для которых необходимы затраты энергии, которая, как известно, ограничена. Когда энергия иссякает, струна провисает, вызывая энтропию — естественное стремление к хаосу. Маятник отклоняется в противоположную сторону:  к раздражению, подавленности, отчаянию. Постоянно стремясь к высшей точке удовольствия, мы неизбежно сталкиваемся с последующими падениями. Счастье – это американские горки: захватывающие при подъеме, разрушительные при спуске.

В книге «Завоевание счастья» (1930) Бертран Рассел описал счастье как хрупкое равновесие — состояние не мимолетного  удовольствия, а постоянной вовлеченности в жизнь. Он признавал его ненадёжность: счастье, в отличие от удовлетворённости, нуждается в совпадении внешних обстоятельств с внутренним настроем. Однако Рассел, как и большинство из нас, никогда не ставил под сомнение постулат, что счастье — это правильная цель. Радикальность идеи заключается не в том, что счастье достижимо, а в том, что оно вообще желательно.

Культурная «индустрия счастья» всеобъемлюща. Социальные сети, лайфстайл-журналистика, корпоративный брендинг и даже образование незаметно навязывают представление о том, что человек «должен» чувствовать себя определенным образом. Фильтры Instagram, постановочные бранчи, идеально срежиссированные отпуска — всё это делает счастье наглядным и ощутимым. Оно становится перформансом — и истощает. Бесконечное сравнение приносит не радость, а тревогу. Исследования показывают: счастье может приводить к одиночеству; моменты личной радости порой заставляют людей замыкаться, а не стремиться к общению. Счастье само по себе не обеспечивает устойчивые связи. Пытаясь достичь его, мы попадаем в ловушку: чем настойчивее его ищем, тем чаще терпим неудачу, тем сильнее страдаем.

Существует и временное измерение. Счастье часто устремлено в прошлое или будущее: «Я буду счастлив, когда…» или «Я был счастлив тогда…». Удовлетворённость, напротив, укоренена в настоящем. Она не зависит от ожиданий или ностальгии, а фокусируется на моменте «здесь и сейчас». В ускоряющемся мире, ориентированном на будущее — с технологическими прорывами, климатическими кризисами и политической нестабильностью — удовлетворённость обладает стабилизирующей силой. Она позволяет выдерживать, не разрушаясь; действовать, не зацикливаясь; думать, не отвлекаясь.

Психологические исследования подтверждают данное утверждение. «Гедонистическая адаптация» показывает, что люди быстро привыкают к улучшениям. Новая работа, повышение зарплаты, романтические приключения — первоначальные всплески радости проходят, вызывая жажду новых острых ощущений. Писатель Марк Мэнсон замечает: «Фиксация на счастье неизбежно превращается в бесконечную погоню за чем-то ещё… в итоге мы чувствуем себя почти так же, как в самом начале». Джон Стюарт Милль писал: «Я научился искать счастье, ограничивая желания, а, не пытаясь их удовлетворить». В этом смысле счастье само себя обесценивает: стремление к нему делает его ускользающим. Удовлетворённость, напротив, равнодушна к новизне, меньше зависит от обстоятельств и лучше соответствует устойчивому благополучию. Культивировать её — значит обрести иммунитет к капризам судьбы.

Но удовлетворённость — это не капитуляция. Это не пассивное принятие посредственности и не отказ от амбиций. Напротив, удовлетворённость открывает путь к умению удивляться. Если счастье — пик, то чудо — горизонт: широкий, бесконечный, неисчерпаемый. Ощущение чуда воплощает в себе любознательность, благоговейный трепет, интеллектуальную заинтересованность, эстетическое наслаждение и эмпатичность. Вера в чудо — значит жить полной жизнью, не требуя постоянного подтверждения собственного эмоционального состояния. Моника Паркер, пишущая для Big Think+, предлагает именно это: отказаться от погони за счастьем и «учиться удивляться». Радикальность этого выбора недооценена. В обществе, одержимом измеримым успехом, лайками и количественными показателями радости, выбор чуда — это политический акт: сопротивление стерильности однообразия. Он отвергает коммерциализацию, избегает поверхностных шаблонов, предпочитая глубину мимолётному удовольствию.

Философское различие между счастьем и удовлетворённостью имеет давнюю историю. Стоики подчёркивали добродетель и спокойствие разума, а не мимолётные порывы. Эпиктет и Сенека утверждали, что хорошая жизнь — это внутренняя гармония, неуязвимая перед капризами судьбы. Восточные философии — буддизм, даосизм — также проповедуют равновесие, внимательность и тихую радость простого бытия.  «Срединный путь» — это, по сути, удовлетворённость: не экстаз, не отчаяние, а баланс, внимательность и благодарность. Это своего рода «обретение единства» — жизнь в устойчивом равновесии, ясная, без иллюзий.

Социально-политические последствия не менее существенны. Общества, «фетишизирующие» счастье, создают нереалистичные стандарты. «Будь счастлив», — как будто говорит мир. — «И если ты не счастлив, с тобой что-то не так». Финляндия может лидировать в рейтингах счастья, но подобные показатели скрывают реальные сложности: неравенство, кризисы психического здоровья, политическую тревогу. Счастье становится одновременно личной обязанностью и общественной нормой, маскируя системные проблемы индивидуализацией вины. Удовлетворённость же не требует соответствия. Она оставляет место для критики, размышления и воображения. Исследования показывают, что люди, культивирующие удовлетворённость, как правило, имеют более позитивные и стабильные отношения, развивают солидарность, а не изоляцию. Социальные исследования подтверждают: в Норвегии пожилые люди с высоким чувством общности получали  значительно большее удовольствие от жизни и демонстрировали более низкий уровень стресса. Удовлетворённость растёт в связях, поддерживая не только личное благополучие, но и коллективную устойчивость.

Счастье часто рассматривается как индивидуалистическая концепция: личный показатель, субъективная оценка. Удовлетворённость — напротив, ориентирована на отношения. Она расцветает в связях, в осознании других людей, в совместном переживании испытаний и радостей. Исследования показывают, что социальное доверие способствует развитию добрососедских отношений и взаимной поддержки между членами сообщества, что, в свою очередь, улучшает качество жизни и приносит благополучие. Сообщество довольных людей может и не быть в эйфории, но оно устойчиво, готово к сотрудничеству и способно поддерживать демократические ценности и гражданскую активность. Счастье может приводить к изоляции; удовлетворённость же укрепляет солидарность. Этот аспект отношений очень важен: удовлетворенность стабилизирует личность, обогащает других и создает социальную структуру, которую счастье само по себе не может гарантировать.

Чудо является практической альтернативой. В отличие от счастья, требующего усилий и постоянной оценки, чудо требует открытости и внимания. Это способность замечать необычное в обычном, восхищаться сложностью, не ожидая наслаждения. Мэри Оливер писала стихи, прогуливаясь по лесу, собирая маленькие наблюдения, будто сокровища: взмах крыла птицы, колыхание ветра в листьях, тихую суету насекомых — говоря: «Я не знаю точно, что такое молитва. Знаю лишь, как быть внимательной». Эти моменты не обязательно приносят счастье — но дают нечто более устойчивое: осознанность, глубину, связь. Удовлетворённость и чудо вместе создают жизнь, устойчивую к навязыванию искусственного веселья, поддерживая человека и в успехах, и в испытаниях.

С практической точки зрения, развитие удовлетворенности может включать в себя небольшие, целенаправленные действия: осознанное дыхание, размышление об обыденном, благодарность за каждый прожитый момент, а не за успех, признание достоинства других, занятия искусством и творчеством без поиска одобрения. Интерес к жизни развивается через любознательность, исследование и внимательное созерцание явлений, выходящих за пределы личного пространства. И то, и другое требует усилий, но не в форме безумной погони за мимолётным удовольствием, а при помощи формирования умения наблюдать и благодарить.

Центральной идеей настоящей статьи является предложение перестать стремиться к счастью как цели и инвестировать в удовлетворённость и культивировать чувство прекрасного и умение удивляться. Сопротивляться социальному давлению постоянно выглядеть счастливым. Отвергнуть шаблоны, измеряющие радость как количественный показатель. Стремиться к стабильности, а не к пикам удовольствия. Внимательно наблюдать за миром, не ожидая, что он подстроится под ваше настроение. Эти практики — философские, политические и экзистенциальные — позволяют сохранить автономию, креативность и устойчивость перед неизбежными вызовами жизни.

Счастье — сверкающий приз, о котором легко рассуждать, но невозможно удержать. Удовлетворённость — это нечто более спокойное, менее соблазнительное, но более прочное. Чудо — безгранично и неисчерпаемо. Стремиться к ним — не значит уходить от жизни; это значит принимать её полностью, без гнетущих требований навязанной радости. В обществе, одержимом карьерным ростом, личными достижениями и вирусным одобрением, это может быть самым прогрессивным поступком: жить размеренно, вглядываться в глубину и находить богатство не в пиках удовольствия, а в равновесии. Струне не обязательно раскачиваться; она может оставаться натянутой, живой в центрированном положении, выдерживая нагрузку, не ломаясь. Счастье — искра. Удовлетворённость — равномерное пламя. Чудо — свет, который постоянно распространяется и не имеет границ.

 

Мартина Монеке
Мартина Монеке пишет об искусстве, моде, культуре и политике. В 2022 году она получила первую премию Лос-Анджелесского пресс-клуба за редакционные статьи о выборах на 65-й ежегодной церемонии награждения Southern California Journalism Awards. Она живёт в Лос-Анджелесе и Нью-Йорке.